– Мама, меня чуть не убило.
– Забудь.
Полтора года назад в Козельск переехала Людмила Ивановна Одегова. Будучи ребенком, она почти год жила в осажденном Ленинграде.
Я родилась в Кронштадте в 1933-м году. Там меня и застала война, мне было восемь с половиной лет. 22 июня я сидела на подоконнике и смотрела, как в небе от взрывов расходятся белые облачка. Я спросила у брата: «Это уже война?» Он говорит: «Нет, это наши зенитки». Умный брат, он был на четыре года меня старше. Отец в те дни читал газеты, там писали, что немцы жестоко обращаются с мирным населением. Я спросила: «А что такое мирное население?» Вот это мне хорошо запомнилось. Отец сказал: «Вот ты, твой брат, мама. Вот это мирное население. И бабушки. И старенькие дедушки». Я подумала и говорю: «А ты?». «Я уже не мирное население», – ответил папа.
Мой отец был рядовым человеком, он работал в отряде вспомогательных судов, это баржи, буксиры. Он из того поколения, кого война застала сорокалетними. Его перевели в Ленинград, и он там погиб в начале мая 42-го. Последний раз я с ним разговаривала где-то в ноябре-декабре. Он тогда тоже читал газету, и мне запомнилось, как я спрашиваю: «А что такое второй фронт?». Отец объясняет, показывает мне на карте Германию, СССР, Англию. Потом я говорю: «Это же хорошо, если англичане и американцы нам помогут». И отец: «Да, но это будет не скоро. Они начнут присматриваться и взвешивать, – он показал жестами чашу весов, – если мы начнем побеждать, тогда они присоединятся». Это конец 41-го! А второй фронт открыли в апреле 44-го. А сейчас говорят, что американцы, мол, главные победители! Смешно.
Вспомнился эпизод еще такой. Со мной связано. Лето. 41-го. Я стояла у окна на улице и просила брата: «Пусти меня в комнату через окно. Но мой умный брат говорит: «Для этого есть дверь – прямо и направо». Тут летит самолет. Я думаю, чей в Кронштадте может лететь самолет? Наш.
И вдруг выстрелы. Пулеметная очередь. И все. Момент. Я даже не успела ничего понять. Выбегает брат и видит, что в тридцати сантиметрах над моей головой ямка. От пули.
Вечером пришла мама с работы. А брат с порога: «Людку сегодня чуть не убило». Мама посмотрела на нас и сказала: «Забыть». И забыли. Я вот только перед встречей с вами вспомнила.
Мама работала на морском заводе до войны. Служащей. А во время войны – санитаркой в госпитале. Маме давали паек, эти знаменитые 125 граммов хлеба. А кроме этого я другой еды не помню, только однажды брат варил что-то жиденькое из пшенной крупы. Помню еще, как пальцами макала в соль и облизывала их.
Обычно спрашивают, как спасались от голода? От голода никак не спасались. Как от него спасешься? Со временем мы привыкли к тому, что есть хочется. И все.
Были попытки учить детей в бомбоубежищах. Еще зимой, в январе даже. Но шли бомбардировки. По нашей улице разбомбило дом. За нашим домом – разбомбило. Там пять было деревянных построек, они моментально стали гореть. А бомбежки ночью в основном были, брат выскочил, побежал туда. Он помчался доски тащить, отапливать помещение, натаскал.
В 42-м, в конце августа, нас вывозили из Кронштадта. Еще не было даже разорвано кольцо. А вывозили нас через северную часть Ленинграда. Через Лисий Нос. Ехали ночью в открытых машинах грузовых, я видела только, как перекрещиваются лучи прожекторов над Ладожским озером. Нас погрузили в пассажирские пароходики, какие ходят по озерам. Высадили, как взрослые говорили, где-то на 41-м километре от Ленинграда, в какой-то лесок. Потом стали вывозить поездами. Наш эшелон прошел нормально, и через Ладогу проходили тоже нормально, а предыдущий эшелон разбомбили полностью.
Мы перед эвакуацией, мама говорила, трое суток не ели. Но на том самом 41-м километре нас кормили. Это очень запомнилось. Была гречка – что-то между кашей и супом – с тушенкой. И по всему маршруту выдавались продукты. Мне еще очень впечаталась в память надпись «КИПЯТОК». И стрелка.
Вы знаете, когда уже в Риге жила, в девяностые, иногда слышала из России доходили разговоры, что надо было сдать Ленинград, не нужны были все эти жертвы. Некоторые даже заявляли: жаль, что Гитлер не победил, сейчас бы ели колбаски баварские. Я говорила: фашисты тоже начинали с этого, их лозунги – пиво и баварские колбаски. Во время блокады в Ленинграде подобных мыслей не было ни у кого. Жили и жили. Если мама на сообщение о том, что меня чуть не убило, приказала забыть об этом, то это же что-то значит…
Людмила Ивановна Одегова
Продолжение материала
Ваш комментарий будет первым