Тамара Дмитриевна Филатова, племянница Юрия Гагарина, долгое время руководила мемориальным отделом музея на его родине в Смоленской области. И на экскурсиях, когда видела перед собой вдумчивые лица, приводила слова Юрия: “Очень я люблю свою маму. И всем, чего смог добиться, обязан ей”.
Многие события из биографии первого космонавта описаны и пересказаны такое количество раз, что повторять излишне. А вот живой рассказ племянницы Тамары послушать стоит.
– За год до рождения среднего сына Гагарины вступили в колхоз. Сказать, что побежали первыми и с легким сердцем – значило бы покривить душой. Ведь очень трудно – потом, мозолями в кровь и бессонными ночами поднимали они свое хозяйство. К 33-му году в нем были лошадь, корова, бык, несколько овец и поросят, гуси, куры. И все разом отдать?! Конечно, колебались и переживали. Но в итоге, по словам Анны Тимофеевны, “пришли в колхоз не с пустыми руками”.
За шесть-семь лет, что оставались до войны, мать четверых детей успела поработать в поле, в теплице, дояркой, заведующей свинофермой. И дома вела немалое хозяйство: молоко от своей коровы – как без этого детишек поднять? А они, особенно младшие Юра и Борис, парное молоко очень любили. Мама – корову доить, дети прямо с кружками – в очередь. Отец, посмеиваясь, называл сыновей “молочными телятами”.
Главной помощницей матери была, конечно, Зоя: и в доме приберет, и скотину с поля встретит, и с братьями нянчится. Как-то прибегает на ферму: “Мама, в деревню фотограф приехал! Можно и нам сделать карточку?”. Пока мать с делами управилась, Зоя мальчишек собрала, причесала, приодела и усадила, как велел фотограф. А сама как была в валенках, так и на фото вышла…
В 1946-м, уже после войны, Гагарины решили перебраться в райцентр. Разобрали в Клушино свой деревенский дом и перевезли на окраину Гжатска.
Зоя перед этим вышла замуж, но вместе с мужем и дочерью Тамарой осталась жить под общей крышей с родителями и младшими братьями.
– До середины 61-го мы все еще жили в одном доме – бабушка с дедом и я с родителями. Валентин с женой Марией поселились в крохотной избушке неподалеку. А Юра и Борис, когда учились, служили в армии, в наш дом возвращались. И потом, уже с женами, собирались тут же.
Бабушка всегда принимала сторону невесток, хотя у каждой был свой характер. Азу, жену Бориса, называла только Азочкой. С тетей Марусей, женой Валентина, тоже имела свою линию. Хотя та, бывало, повздорит с Валентином, и ни с кем не разговаривает. Но бабушка как-то умела сглаживать углы.
Наш дом ее стараниями был всегда хлебосольным. У меня словно до сих пор во рту вкус запеченных окороков. Их нашпиговывали специями, а потом оборачивали ржаным тестом и на 4-5 часов в русскую печь – запекать. Аромат по всему дому непередаваемый…
А какие лепешки из ржаного теста пекли! Сначала бабушка, потом уже моя мама. Тесто для таких лепешек замешивали на свином топленом жире.
Бабушка делала так: доставала готовую лепешку из печи, опускала ее в глубокую тарелку со сметаной – сметана тоже своя! – обмакивала со всех сторон и выкладывала на блюдо. Лепешка становилась мягкой и оставалась такой же душистой. Просто сказка…
Иногда спрашивают: а самогон у вас гнали? Валентин, который жил отдельно, умел это делать. А у нас в доме это как-то не было заведено. Вот заготовки на зиму делали. И не в банках, как сейчас, а в бочках. Бочка квашеной капусты. Бочка огурцов. И целая бочка грибов…
Не помню случая, чтобы бабушка повысила голос на кого-то. С дедом при нас никогда не спорила, даже если была с ним не согласна. Потом, уже другими способами, добивалась, когда нужно, своего. Но в одной истории исправить ничего не смогла.
У бабушки были собраны и хранились, перевязанные крест-накрест, несколько стопок с письмами. В основном от Юры: из Саратова, Оренбурга, Мурманска. На конвертах – имя матери, он ей всегда адресовал. Она же и отвечала.
Я, уже работая в музее, знала об этом и была спокойна: письма первого космонавта хранятся в самом надежном месте – у мамы. Как-то раз вместе с нею заходим и видим деда перед печкой. А в ней – уже только пепел. Повернулся к нам и говорит, что сжег “весь этот хлам”. Думала, меня инфаркт хватит, и бабушку тоже. Это был настолько трагический для нас день, что словами не передать.
Почему Алексей Иванович так поступил, что ему было не по душе, до сих пор теряемся в догадках…
Гжатск переименовали почти сразу после гибели первого космонавта. А тот черный день – 27 марта 1968 года – словно удар молнии расколол жизнь их семьи на то, что было до, и стало после.
– Сообщили нам только 28-го, – поправляет меня Тамара Дмитриевна. – Ужасный день. Но слез у бабушки я не видела. Она только сжалась в кулак, словно каменная. И потом никогда не плакала. Только скажет, бывало: “Господи, иду – солнце светит, люди кругом, а его больше нет…”. После похорон она долго не снимала черного платка. Не могу сказать, что как-то зачерствела, нет. И по отношению к нам совсем не изменилась. Но печать на лице осталась…
Уже после гибели среднего сына Анна Тимофеевна стала прабабушкой. У них с Алексеем Ивановичем родилось семеро внучек и внук, в двух следующих коленах – двенадцать правнуков и девять праправнуков. А в 2014 году появилась на свет первая прапраправнучка.
– Большая у нас семья, – с улыбкой, так похожей на гагаринскую, провожает меня Тамара Дмитриевна. – У дома в Клушино будем скоро яблони сажать. Обязательно приезжайте.
Текст: Александр Емельяненков, РГ.
Ваш комментарий будет первым