22 октября – 150-летие со Дня рождения Ивана Бунина
В пустом доме
Синие обои полиняли,
Образа, дагерротипы сняли –
Только там остался синий цвет,
Где они висели много лет.
Позабыло сердце, позабыло
Многое, что некогда любило!
Только тех, кого уж больше нет,
Сохранился незабвенный след.
Иван Бунин, 31 января 1916 года
Однажды командировка занесла меня в маленький городок на берегу Волги. Прячась от дождя, я оказался в районной библиотеке. Думал – на полчаса-час, а просидел до вечера. Ненастье хлестало по окнам, а я рылся в старых, еще дореволюционных журналах. Они были приготовлены на списание и лежали рыхлой стопкой у потрескавшейся кафельной печки.
В одном из журналов я и увидел эти стихи про синие обои. В восьми строчках – маленький роман о памяти, о расставании с родным домом, о вине перед близкими, о невеселом возвращении в покинутые стены…
И отчего нам так понятна эта печаль – от того ли, что Бунин – гений, или оттого, что у нас в детстве тоже были чудесные, единственные на свете, обои? А, может, все оттого, что мы, каждый в свой час, переживаем такое же прощание, а потом и возвращение?
“…Никогда не возвращайся //В прежние места. //Даже если пепелище выглядит вполне, //Не найти того, что ищем, – // Ни тебе, ни мне…” Это Геннадий Шпаликов, середина 1960-х. В его детстве не было ни старой усадьбы, ни образов с лампадками, ни липовых аллей, а лишь керосинки, да черные тарелки репродукторов. После похоронки на отца – суворовское училище.
И вот вчерашний суворовец Гена Шпаликов (лет через десять после смерти Бунина в Париже) доводит бунинскую сокровенную мысль до высшей прозрачности, до чистого императива:
По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места…
Я прошу тебя, как брата…
А Бунин-то и не знал, что где-то в России живет такой мальчик. Но, быть может, надеялся, предчувствовал. Ведь он многое предчувствовал: и революцию, и приход к власти людей, лишенных чувства родного, и свою эмиграцию, и свою ностальгию. “Засинеет даль воспоминаний…” – это он еще мальчишкой написал.
У Ивана Алексеевича есть рассказ “Последний день” (он написан в 1913-м, за три года до того, как появилось стихотворение “В пустом доме”). Там тот же быт, предметы, та же история, что и в стихах, но следы от дагерротипов на обоях ни о чем не говорят герою рассказа, прокутившему, пропившему отеческое гнездо. Перед отъездом из усадьбы, уже проданной с молотка, он с остервенением рвет синие обои и бьет окна в доме, где прошло его детство.
“В большой угловой комнате обои были синие с золотом. Они поблекли, выцвели, но много было на них темных овальных кружков, квадратов: эта комната всегда была увешана дагерротипами…”
Маленькое отступление о дагерротипе. В середине ХIХ века это весьма нелепое на слух, дребезжащее слово так быстро и органично вошло в русский язык, что В.И. Даль включил его (правда, с одной “р”) в свой “Толковый словарь живого великорусского языка”. “Дагеротип – от имени изобретателя Дагера, изображение на металлическом листе”.
Да, это вовсе не фотография в нашем понимании, а пластинка, покрытая слоем йодистого серебра, с изображением портрета или пейзажа. Развешанные по стенам дагерротипы были такой всем понятной приметой усадебного быта, что и Бунин не мог обойтись без них. И удивительно: как по-домашнему мягко и даже нежно начинает звучать это слово у Ивана Алексеевича!
Синие обои полиняли,
Образа, дагерротипы сняли…
Впрочем, не в дагерротипе здесь суть, а в интонации. Из нее родится потом у Бунина “Жизнь Арсеньева” – густая и звучная, как летний сад, книга о детстве, о разоренном гнезде, о синем небе, которое всегда у нас линяет к середине августа.
…А дождь прошел. Покидая свой приют, я попросил разрешения забрать с собой старый журнал с Буниным: “Все равно же выбрасываете…”
Библиотекарь вздохнула:
– Вы не подумайте, мне не жалко. Просто не положено.
Так и остался этот старый журнал лишь у меня в памяти. А назывался-то как хорошо: “Северные записки”.
Дмитрий Шеваров, РГ
Ваш комментарий будет первым