Газета Козельск - Лучшее - «На папу донес коллега, с которым они вместе ловили рыбу» 📜

Галина Михайловна Вишина – о расстрелянном в 1938 году отце, известном гинекологе, о жизни во время войны козельских врачей и о своей мечте

30 октября в России отмечается День памяти жертв политических репрессий. По приблизительным подсчетам краеведов, в нашем районе незаслуженно пострадали от советской власти около 850 человек. Многие из них сейчас реабилитированы. По прошествии десятков лет, причины по которым люди были арестованы, становятся шоком для родных и близких. Часто выясняется, что для доносов было достаточно небольшого подозрения в неблагонадежности – писали коллеги и даже друзья.

Мы сегодня в гостях у Галины Михайловны Вишиной, дочери некогда известного в городе врача Михаила Михайловича Вишина, приговоренного в 1938 году к «вмн», как значится в карточках расстрелянных. В этих трех буквах не только страшное решение суда («высшая мера наказания»), но и тяжелейшая судьба ближайших родственников жертвы.

«Отца арестовали, когда он поехал в институт»

Папа мой, Михаил Михайлович Вишин работал в козельской больнице гинекологом. Еще в царской армии он был фельдшером. Папа с белой армией бежал в Турцию, потом в Америку, Египет, Болгарию. Он в Болгарии хотел принять подданство, но ему помогли сделать документы для того, чтобы вернуться в Россию. И он поехал в Воронеж, где у него была семья – первый брак, до мамы – жена, дочь, сын. Оказалось, что его жена уже вышла замуж, а взрослые дети учатся в институте. И он, решив, что в Воронеже никому не нужен, вернулся в Козельск: туда, где родился, где жила его мама, Ульяна Петровна. Папа устроился на работу в больницу, поступил в Смоленский институт на рабфак. На работе познакомился с мамой – она приехала на практику в больницу. Мама моя Татьяна Александровна Лисовская тоже потом стала очень известным в Козельске городе врачом.

Папа был старше мамы на 22 года, разница в возрасте большая, моя бабушка была против этого брака, а вот маму это не смущало совсем, и она поступила по-своему: вышла за папу замуж. Но не стала менять фамилию по практичным соображениям: менять документы в то время было очень сложным делом.

Папа учился в институте и работал в больнице. А когда в 1938 году он поехал на защиту диплома, то его там и арестовали. Мама долго ничего не знала, и все по той причине, что ее прям-таки обожал Арсеньев, главврач больницы. И потому берег от всяческих потрясений. Данные, что к нему поступали об отце из Смоленска, он скрыл от мамы. Так же, как и то, что отца судили. И только потом уже она узнала, что является женой врага народа. А мы с братом – детьми врага народа. Но папа прислал маме записку: «Не волнуйся, это какое-то недоразумение. Я вернусь, и очень многим не подам руки».

И только спустя многие годы, мы поняли, что папа имел в виду, когда писал эту записку.

«Запомнила отца высоким и черноволосым»

После реабилитации отца в 1989 году я читала его дело. Оказывается, что его, как и многих в то время, арестовали по доносу, и я увидела, кто же на него написал. Мне долго не хотели показывать фамилии тех людей, спрашивали, не собираюсь ли я им мстить? Ну какое мстить! Я просто хотела знать, кто же это сделал. В конце концов, мне показали фамилии этих людей, но что именно они написали – нет. Оказалось, что донесли на отца один врач и два фельдшера. Папа не скрывал, что жил в Турции, Египте, и часто об этом рассказывал, возможно, сравнивал с СССР. Вот, видно, на это и сослались. Помню, там было написано: «Вы участвовали в действиях против советской власти? – Не участвовал. – Но вы же служили в армии Деникина».

Плакала, когда все это читала, записала все фамилии, а когда вернулась домой, показала маме, оказалось, что с одним из доносчиков, врачом, она была лично знакома. Они даже дружили. А с папой этот человек в свое время даже ездил на рыбалку. Мама была поражена, когда узнала, что доносчик именно он.

Но к концу восьмидесятых никого уже из этих людей не было в живых.

А у меня от папы осталось только детское воспоминание – запомнила его высоким и черноволосым. Когда его в 38-м арестовали, мне ведь только 7 лет было. Он воевал с белой армией, и этого было больше, чем достаточно, чтобы стать врагом народа. Место, где похоронен отец, я не знаю.

Все это, конечно, отразилось на нас. Брат хотел поступить в институт, что-то связанное с физикой, а ему отказали – сын врага народа. Мама хотела вступить в партию. Её не приняли в первый раз. Она очень переживала, видно, боялась, что это аукнется на нас. А когда ее все-таки приняли, то успокоилась.

Немцы с лошадиной головой

В 1941-м гоу мне было 10 лет. Когда к Козельску подходили немцы, мы, несколько семей врачей, попробовали уехать в Белев. Но добрались только до лесничества в Волосово-Звягино. Водитель, что везла нас, потихоньку ночью уехала, взяв с собой только свою семью. Мы проснулись – машины нет, вот нам и пришлось в Козельск возвращаться. Но прежде чем вернуться, там, в Волосово-Звягино мы увидели первых немцев. К нам пришел мужчина и сказал, что фашисты идут. А с наших самолетов сбрасывали листовки с карикатурами. Немцы: голова свиная – военная форма или с лошадиной головой. Нам, маленьким, стало очень любопытно. Мы потихоньку побежали к большаку, легли в ров и стали ждать. Посмотреть хотели, на самом ли деле фашисты такие, как в листовках: со звериными головами.

Немцы организовали в Козельске полицейский отряд из десятиклассников, которые знали немецкий язык. Когда мы вернулись в Козельск, больница была уже разграблена. И мама с этими ребятами-полицаями ходила по улице Карла Маркса и отбирала у мародеров больничное имущество. Ведь люди растащили даже медицинские инструменты.

В Козельске были военнопленные. Где сейчас Дом творчества – там был Дом колхозника. Вот там и разместили наших пленных. Восемь человек лежали в больнице. А мы в то время жили при больнице и все это видели. Когда немцы пришли в больницу забирать пленных, то наши врачи специально, чтобы уберечь ребят, загипсовали им руки и ноги. И их оставили. Но когда Козельск взяли наши, все эти военные пошли воевать в Красную армию, не смотря на то, что у некоторых из них не было рук, ног.

Мама окончила Смоленский медицинский институт, была гинекологом, а в годы войны была практически единственным хирургом в городе.

От бомбежек спасались в церквях

Идут немцы строем, а впереди мужик какой-то бежит, показывает: «Вот тут коммунисты живут!». Первая партия немцев прошла, даже никуда не заходили. А вторая партия боялась у людей продукты отбирать: вдруг отравят. Только брали живое: головы курам сами отрывали, забивали свиней. И пчел: наливали воду и доставали мед. Мы видели, что у офицеров были коробочки с яйцами, вот только их они и готовили. Вещи отбирали, и могли шапку с головы снять на улице. Могли раздеть. Приходили домой, отбирали у людей одеяла. Потому что морозы были страшные. А снегу – мне, десятилетнему ребенку, сугробы по подбородок.

Нас с братом бабушка старалась лишний раз на улицу не пускать. Но скажу, что немцы были лучше, чем финны, чехи и поляки, представители этих трех национальностей во всей фашистской армии были самыми жестокими.

Мы, дети, как-то не боялись даже бомбежек. Все обычно бежали прятаться в Благовещенскую церковь, бывало, что там и ночевали. На окнах стекол не было – занавешивали тряпками. И лежали на полу. В церкви на улице Ленина тоже прятались, но этого храма сейчас уже нет. Сильно бомбили город, Ульяново ведь было освобождено только в 1943. Тут зарева стояли всегда, и стрельбу со стороны Ульяново слышали постоянно. Вообще 1943 год был ужасным, тут вовсю ходил брюшной тиф. Дочь врача Арсеньева от этой болезни умерла.

Нам, детям, надоело бояться немцев, и мой брат даже воровал у них новогодние подарки. А наша бабушка просила его: «Ничего не бери, принеси только мне соли». Это тогда был дефицит.

Мы с учителями ездили в колхозы, копали морковку, картошку. А вот окопы рыли ребята постарше.

А в 1943 году я пешком ходила в Москву: узнать, все ли в порядке с дедушкой и бабушкой, которые жили там. Положила в рюкзак килограмм хлеба, бутылку масла, полкило сахара, и со спекулянтами из Козельска пешком отправилась в Москву. Помню Серпухов, помню Подольск – мы там останавливались ночевать – 4 взрослые женщины и я, девчонка. Знаете, наверное, как пленных немцев через Москву проводили? Я видела все это. Фашисты строем шли в форме, а после по их следам сразу прошли машины, которые водой помыли дорогу.

Бабушка с дедушкой оказались живы, здоровы, и я вскоре опять пешком с теми же спекулянтами вернулась в Козельск.

«Мы, дети, помогали на операциях»

Вот как тогда делали операции наши врачи? Света не было, в помощь нас, детей, ставили на тумбочки с лампой. Стояли, держали. Не скажу, что это было трудно, мне вот точно нет. Я не падала в обморок, не боялась крови, больше того – мне нравилось смотреть, как работает патологоанатом. Не знаю почему, видно, было интересно, по каким причинам люди умирают. Может быть, я и стала бы хирургом или патологоанатомом, но мама заставила пойти в фармацевтическое училище: она сказала, что это было желанием папы.

В 1948 году сгорело здание в больнице, где мы жили. Не только мы, конечно, жили там, и другие врачи, медсестры, санитарки, всего пять семей. Это было большое, длинное одноэтажное здание, но не барак. С одной его стороны была мастерская, где делали деревянные детские кроватки для роддома, там же их и сушили. Вот с этого участка как раз и начался пожар: мастер забыл закрыть печку в сушилке.

Моя мама в работе была очень строга и к себе, и к беременным. Всегда была на стороне не родившегося ребенка: очень не любила, когда делали аборты. Но все равно, несмотря на строгость, пациенты маму любили. У меня где-то лежат вышивки: это маме дарили роженицы. Раньше ведь лежали в роддоме по 7 дней, вот они на память маме и вышивали скатерти, полотенца.

«Ела только хлеб, чтобы сэкономить на билеты в театр»

Я, окончив семь классов, поехала учиться в Калугу в фармацевтическое училище, послушалась последней воли моего отца. Это я сейчас модничать полюбила, в молодости-то не до этого было. Мне мама в Калугу привезет мешок картошки, я его на базаре и продам. Продуктовые карточки тоже продавала. Только хлеб себе оставляла. А на деньги билеты в театр покупала: все драматическое в Калуге пересмотрела. Еще очень любила оперетту.

Когда я в 1950 году окончила фармацевтическое училище в Калуге, мы были отправлены в Комсомольск – на – Амуре. Там я проработала 4 года. А потом заболела мама, и я вернулась в Козельск. И с 1954 года по 1991 год я проработала в козельской аптеке № 27.

Сейчас петь очень люблю, у меня и песенников много есть, и вырезки из журналов с текстами. Мы с моей подружкой раньше пели часто. И монеты собираю, давно уже лет пять. Без всякой системы, то, что нравится. Или что подарят. Мне их много присылают, знают, что люблю это. В этом месяце мне исполнилось 90 лет. Ко мне на день рождения приезжали гости из Тулы – у меня все родственники там: дети, внуки, правнуки, праправнуки моего брата. Вот, привезли мне в подарок кубик складной с нашими фотографиями. И надеюсь, что и еще приедут – очень уж хочу дожить до 92 лет, как моя мама.