Рассказ Ирины Радостиной. Публикуется впервые.
Серое, промозглое утро. Влажная, седая пелена покрыла все видимое вокруг.
Деревья, полуголые, стояли рядом, криво растопырив руки-ветви, четкими контурами выделяясь на бледном фоне неба, размытого дождями.
Утро, конечно, не из самых приятных…
Улицы еще не оживились, не проснулись, лишь только кое-где попадались одинокие фигуры людей, съежившихся под приподнятыми воротниками.
Пробежал двухвагонный трамвайчик, монотонно постукивая колесами. Светофор на перекрестке бесполезно мигал, призывая к порядку. Пашка шел по мокрому асфальту, не оставляя за собой следов… Иногда подпинывал какой-нибудь камушек носком старого кроссовка.
Для него это утро было очень неприветливым. Он злился, а причиной всему – эта несчастная бумажка, зажатая в кулаке, спрятавшемся в кармане куртки.
Он вытащил руку из кармана и еще раз остановился, перечитал бумажку уже в который раз…
Надпись никуда не делась – она по-казенному сухо констатировала печатным текстом с серого формуляра, призывая его явиться такого-то числа, к такому-то времени… и т.д.
Пашка посмотрел на часы. Времени, как говорится, вагон… Ему стало как-то неуютно в своем городе, как будто он уже оторван от обычного своего существования в нем. Почувствовал себя чужим.. и вообще, как будто попал в другое измерение или в другой мир.
Задумчиво глядя под ноги, брел, не обращая внимания на редких прохожих, на лужи и моросящий дождик…
Подумал о Юльке – и на сердце защемило. Только три месяца назад он познакомился с этой глазастой девчонкой. Привык к ней и полюбил – первый раз, по-настоящему. В первый раз почувствовал, что нужен кому-то (не считая, конечно, матери и пятнадцатилетней сестренки Наташки). Впервые захотелось оберегать по-мужски и заботиться.
Юлька еще несмышленыш, ей всего шестнадцать, но умница все-таки. Хрупкая и ласковая, как воробышек шустрая. Вытаращит свои голубые огромные глазищи и смотрит так, будто видит тебя насквозь.
Он втайне побаивался ее, особенно острого язычка. Больно может уколоть шуткой Юлька. Пашка не раз испытывал ее подколки на себе. Норовится, конечно, показывает характер – оно и понятно, он-то у нее тоже первый и единственный в жизни. Надо же и гордость показать, и всякие там женские штучки, но Пашка знает, какая она на самом деле. Беззащитная.
«Ничего, — подумал. — Буду защищать тебя, как говорится, с оружием в руках». Опять стало тоскливо на душе.
Незаметно для себя уткнулся в двери военкомата. Людей было пока еще не много. Ребята толпились на крыльце и в коридоре приемной. Туда-сюда пробегали девушки с какими-то папками и бумагами. «Тьфу, казенщина».
Сел на корточки возле какого-то очкарика с книжкой.
— Умный, видать. Читает сидит книжонку какую-то.
Его кто-то окликнул. Пашка повернул голову и увидел своего одноклассника. Серегу. Поздоровались: «Пошли покурим». Они стояли на крыльце, курили, шутили, травили анекдоты, смеялись. Вышел молодой лейтенантик: «Эй, кто тут Матвеев?» — смотрел поверх голов, выжидая, что кто-то откликнется. Пашка услышал свою фамилию, похлопал Серегу по плечу:
— Ну, я пошел…
Так началась у Пашки другая жизнь: военкомат, карантин, присяга…
А до этого были проводы.
Весь день мать посылала Пашку за покупками. Наташка суетилась, помогая на кухне. По очереди вытирали слезы и шмыгали носами. Пашка бродил по комнатам, заходил время от времени на кухню, брал со стола кусок колбасы, то яблоко, то еще что-нибудь, жевал вяло, не ощущая вкуса. Лежал на диване, слушал магнитофон, балдел… последние деньки на гражданке.
Вечером собрались друзья за длинным столом. Мать сновала туда-сюда, старалась угодить всем. Для нее это не просто молодежь, а Пашенькины друзья, половина из которых не сегодня, так завтра тоже уйдут в армию…
Все веселились, танцевали, только Юлька была тихая и отрешенно поглядывала на Пашку весь вечер.
Он сидел как именинник – в центре стола. Почти ничего не ел и не пил. Мама присела рядом, посмотрела на него ласково.
— Что с тобой, сынуля?
Он обнял ее, прижал к себе, промолчал.
Много тостов говорили пацаны и девчата, подшучивали над ним…
— Павел Андреевич, чего такой невеселый?
Он оглядел всех долгим взглядом и вдруг:
— Мам, а я ведь не вернусь!
Повисла пауза. Все молчали. Мать заплакала, запричитала, и только Наташка, глупая, фыркнула….
— Паш, ну ты что? Чего мелешь-то? Еще на свадьбе у вас с Юлькой гулять все будем.
Мать ушла к себе в комнату, позвала его:
— Сынок, ты хоть со мной посиди немного…
— Посижу.
Посидели, повздыхали, вспоминая всякое…
Разошлись все поздно – вернее, рано, почти под утро, когда уже светать начало.
Пашка пошел провожать Юльку. Впервые она так поздно возвращалась домой. Надо родителям ее все объяснить, попрощаться.
Никогда не думал Пашка, что попадет в Афган. Вот судьба-злодейка!
Вернулся домой через год. С двумя ребятами из своей роты.
Рыдали в голос три одинокие женщины, самые родные на целом свете. Но он уже их не слышал.
А солнечные зайчики ласково терлись о холодный цинковый ящик… Наступала весна!
Ирина Радостина, 1979-80 г.г.
Ваш комментарий будет первым