“Ну, не страшный я?”, – спросил меня Ильин после двух часов разговора. Это, впрочем, единственное, о чем он спросил меня во время нашей первой встречи – встречи бывшего главреда (уже легендарного) и нынешнего.
Сказал он это, конечно, больше в шутку. Потому что ничего страшного в глазах, которые видели много радости и много боли, и теперь похожи больше на глаза старца, и уж, тем более, ничего страшного в рассказанных им историях не было и быть не могло.
К тому же я же знал, к кому шел. Еще лет десять назад имя Ильина гремело во всей России, я его впервые услышал в автобусе до Большого Болдино, финалисты фестиваля “Живое слово” ехали на родину пушкинских шедевров, считай, на родину русского языка, и тут мой земляк, главред уральской газеты “Шалинский вестник” Дмитрий Сивков вдруг говорит:
“Ильина не хватает, талантливый человек и мужик отличный, ему в Болдино самое место”.
Оказалось, что Сивков недавно бывал в Козельске в гостях у Владимира Борисовича, среди прочего, запомнилась уральскому коллеге награда Ильина “Лучший автор тысячелетия”.
Вот же, как бывает – и в Козельске есть писатели, подумал я тогда. Впрочем, если русский язык родился в провинции, то и настоящим писателям там самое место. Ильин это, кажется, понял еще молодым. Поэтому никуда из нестоличных городов не уезжал, хотя приглашали даже за границу, и в Москву, и до сих пор зовут…
Но провинция для Ильина – это больше чем география, это его любовь и его боль.
Слова “боль” и “любовь” хочется употреблять сегодня часто, потому что именно их я прочитал в его глазах, когда уже сам пришел в квартиру Ильина и, кстати, ту самую награду лучшему автору тоже увидел, среди книг.
“Я даже бугорки придорожные люблю, мне они нравятся, я их ощущаю. В воспоминаниях не городские картинки рисуются, балет, шоссе, плитка, которую перекладывают постоянно, а природа рисуется, – рассказывает мне Ильин на своей кухне, где тихо жарится рыба и дымит горячий чай. Например, лежишь в полудреме, а тебе снится дорога в Матчино, по этой дороге в непогоду еще, попробуй, проедь, а тебе все это нравится”.
Чехову, помнится, снилась река, которую он боялся перейти. Ильину снятся непроходимые дороги, что тоже символично. Даже вдвойне символично. Во-первых, дороги, считай, то же самое, что реки, по ним сегодня плывут в города и веси слова и смыслы, да хотя бы на полосах родной газеты “Козельск”, а во-вторых, символизм в непроходимости – словам и смыслам нынче все труднее добираться до людей. И это Ильина сильно беспокоит. А что еще должно беспокоить писателя и журналиста?
“Слово по-прежнему остается главным, должно оставаться”, – бросил он мне с первых минут нашей встречи.
Вообще, говорят, любовь к языку и к Родине – это дар. Это с детства связывает человека с его родиной малой, с его той самой провинцией. То есть с детства строчит невидимая машинка любви и сшивает судьбу личную и судьбу страны. Навсегда. Крепко. А нитки этого шва, как правило, и есть профессия.
Помните, в фильме “Офицеры” “Есть такая профессия Родину защищать?”, так вот это не только про военных же сказано. Про всех.
“Ты назови какую-нибудь главку про меня “Защитник русской деревни”, – говорит мне Ильин.
А как он вышел на этот путь? Еще юношей заболел журналистикой – один из родственников был фотокорреспондентом в газете “Знамя”, к тому же, с трех лет маленький Володя Ильин впитал в себя запах газетных страниц – читал их ежедневно своему дедушке. Именно так. Ильин читал уже в три года. После армии, студентом пединститута пришел работать в “Знамя” и уже сам наполнял страницы тем, о чем назавтра говорила вся область.
“Были времена, когда в Калуге чуть ли не на каждой улице стояли стенды, на которых вывешивались свежие номера газеты”, – ностальгирует Владимир Борисович.
С калужских улиц его слово перетекло в Износки, потом в Перемышль, где он «руку набил», и снова – в “Знамя”. Возвращение в главную газету региона, куда пригласили замом ответственного секретаря, пришлось на страшные перестроечные годы.
– Ну как, справишься с работой? – спросил Ильина тогдашний главред Иван Фомин.
– Элементарно, – ответил Ильин.
“Так просто, внаглую ответил, пришло именно это слово на ум, другие не пришли”, – объясняет Владимир Борисович.
Собравшиеся в кабинете руководители газетные и партийные зашептались – мол, что за пижон выискался. А Фомин наглость «пижона» оценил.
Но ходить в начальниках областной газеты долго не пришлось. Времена резко изменились. В “Знамени” это прочувствовали одними из первых в России – Фомина в январе 1991 года убили прямо в редакции.
Что было бы с Ильиным, защитником русской деревни и русского слова, останься он на этом бескомпромиссном фронте девяностых? Об этом подумал я, допивая очередную кружку чая, а Ильин, будто прочитав мои мысли, вдруг открыл одну из книжек на столе и зачитал из Аксакова: “Удивительный город Калуга. Общественное мнение столь слабо, что мошенники, которыми оно изобилует, играют наглую, важную роль”.
И уже от себя добавил: “Примерно и сейчас оно то же самое”.
И тут, вначале девяностых, судьба, русский Бог, как угодно назовите, сделали Ильину главный подарок жизни – он встретил свою Таню, Татьяну Александровну Сафронову. Она его и спасла, как и положено любимой женщине. Благодаря ей Ильин оказался в Козельске, сначала работал под руководством жены, а затем сам возглавил районку.
Вот было время… Романтическое. Работа, работа, еще раз работа. Ильин в поле с диктофоном, Ильин на совещании с фотоаппаратом, Ильин с женой объезжает район, Ильин едет в какие-нибудь дальние края представлять газету. Потому что по газете районы встречают в России.
Но по-настоящему романтическая атмосфера создавалась дома. После тяжелого рабочего дня, по ночам, когда два писателя (Татьяна Александровна тоже писатель, как многие знают) спорили над рукописями, а потом у монитора компьютера, ругались, мирились, писали свои рассказы и очерки, друг друга редактировали, снова обижались и снова благодарили друг друга, и так до рассвета. Красивая история, согласитесь. И то, что началась эта история в тяжелейшие девяностые, пожалуй, ее не испортило, а наоборот – сделало крепче.
Трудное же время было?! – спрашиваю Владимира Борисовича. “А ну и что?” – просто и мудро спорит Ильин.
– Тогда мы жили на подножном корме, выживали, и неплохо выживали, честно скажу. Ходили сами по грибы, консервировали овощи, помнится, ящик вина какого-то дешевого купили, потому что гостей принимали. Журналисты же добрые, к ним всегда много гостей приезжает, надо чем-то угощать». Пожалуй, в семьи Ильиных была одна из самых творческих в районе кухонь.
…Все оборвалось, когда не стало его Татьяны. Эту боль сердце Ильина уже не перенесло. Инфаркт. А дальше… А дальше… Что сказать, Ильин мужик сильный, справляется. Живет все тем же словом, пишет, читает. Только с тех пор как покинул пост главного редактора районки, не берет в руки свою (а она до сих пор его, с ним ассоциируется) газету. “Потому что начитался за столько-то лет, уже не могу больше”.
Но перебирая фотографии для публикации, Владимир Борисович все же не удерживается и снова переходит в режим “редактор”. “А этот снимок так подпиши “Село Ильинское. В. Б. Ильин с супругой, товарищем по работе, другом по жизни Ильиной Татьяной Александровной в любимом месте работы и отдыха””.
Договорились, Владимир Борисович. Подписал.
А на вопрос ваш первый и единственный отвечаю – не страшный Вы. Только если в том смысле, что с Вами страшно интересно общаться. И хотя газету вы родную не читаете, все равно скажу: “Спасибо за «Козельск» и за Козельск, который своему почетному гражданину многим обязан, спасибо за книги, за историю. За вашу боль спасибо.
Будет время, заходите на чай. Теперь я угощаю.
Максим Васюнов
Ваш комментарий будет первым