Взгляд на жизнь честного сантехника Николая Федулова
Сейчас наверняка многие наши читатели улыбнулись, прочтя имя нашего героя. Да, его знают многие козельчане, которых он не раз выручал из беды. Спешил на помощь и днём, и ночью по первому же звонку. Горожане называют его самым лучшим сантехником. А ещё он философ, поэт, музыкант и художник.
Узнали мы о такой неординарной личности, живущей среди нас, благодаря тетради, в которой хранятся записи Николая Васильевича. Это размышления о жизни, стихи, рассказы, результаты проводимых им опытов, реализованные строительные проекты…
Художник, слесарь и поэт
Тетрадь попала к нам в редакцию ещё в начале года, но встретиться с её владельцем довелось лишь сейчас. Слесарь-сантехник всё это время не брал трубку и ответил на звонок лишь на прошлой неделе. «Некогда было – людям помогал. А теперь вот вышел на заслуженный отдых, времени свободного стало побольше», – улыбается Николай Васильевич и ведёт нас в свою «резиденцию» – сарай, по пути показывая нарисованные им на стенах и воротах гаража сюжеты из его жизни.
Вот – пейзаж черноморского побережья, где им с любимой супругой Валентиной посчастливилось отдохнуть. Вот – кони, пасущиеся на лугу. А к этому «полотну» у Николая Васильевича особое отношение. «Это – точная копия: моя мать с помощью лошадки опахивает картошку, – поясняет художник. – Но вот сколько раз я ни пытался нарисовать отца, получается её брат – мой дядька. Но я переделаю и добьюсь того, чтобы вышло лицо отца».
Сюжет этот наш герой нарисовал неслучайно, пояснив, что чем старше он становится, тем всё больше тяготеет к размышлениям, анализируя совершённые в прошлом ошибки. И о чём он больше всего сожалеет, так это о смерти его мамы.
«Я мог бы ей многое сделать, но по своей глупости и недоразумению мудрость моя пришла так поздно – в 60 лет. Тогда у меня появилась задумка написать поэму о матери. Теперь мне 69, и поэма готова. Но прочту я вам её чуть позже. А пока покажу мастерскую».
Мастерская оказалась бывшим хлевом, где чета тружеников Федуловых держала в своё время много всякой скотинки – коровку и бычка, поросят и кроликов, коз и овец. «Диву даёмся – как они у нас тут все умещались? И ведь всё успевали – их растить, троих детей поднимать, на работу ходить и за огородом следить», – смеётся Валентина Георгиевна, или Валечка, как ласково называет наш герой свою любимую жену.
В сарае Николай Васильевич оборудовал мастерскую для себя, рабочую зону для жены и кладовые. Кругом – идеальный порядок. Особый интерес, конечно же, вызывает слесарка, какую не на каждом заводе увидишь. Инструмент, запчасти и рабочие материалы отсортированы, складированы и подписаны. У каждой мелочи своё место. Судя по мастерской, её хозяин человек скрупулёзный, экономящий время. «По-другому нельзя, – говорит он. – Звонков, несмотря на то, что я вышел на пенсию, до сих пор море! Поэтому надо успеть помочь каждому, не тратя время на поиски необходимого, беру и бегу».
«Работа для меня – свобода»
Символическая цена или вовсе ничего – принцип работы Федулова. Задача, которую ставит перед собой мастер – помогать малоимущим, одиноким, бедным. Видит, что у человека ничего нет, но материалы надо купить, – покупает на свои деньги и ремонтирует.
«Даже когда на работе за «вредность» давали молоко или сметану – отдавал людям. Той же бабушке, которой до пенсии ещё долго, – рассказывает Николай Васильевич. – Меня за это очень сильно не любили – прайс цен рубил. «Что ты творишь?! У нас стандарт – 1500 поставить унитаз». А я брал 400 рублей. Меня даже побить обещали. А я всё равно делал и делаю – людям надо помогать. Это – главная заповедь моей жизни».
Удивительно, что сантехническому делу Федулов посвятил два с лишним десятка лет, сохранив человечность. Ведь ни для кого не секрет, что в профессию эту в основном идут люди, мягко выражаясь, любящие «горькую».
«А я никогда не понимал таких бездельников. Я счастлив, что могу трудиться. Это для меня радость, – говорит наш герой. – Я смотрю на людей, у которых нет рук или ног, а они хотят трудиться, а у меня она есть. Работа для меня – свобода».
Свободу Николай Васильевич полюбил, когда работал на козельском винно-консервном заводе. Слесарничал он там 20 лет к ряду, вплоть до закрытия. По образованию своему Федулов должен был должность механика занимать, но это было ему не по нраву – не хотел работать в коллективе.
«Я с молодых лет не любил, чтобы мной кто-то руководил. Я вижу работу и её делаю без всяких указаний. А если в коллективе 100 человек, и все они «хиханьки да хаханьки», то труд не будет созидательным. Поэтому люблю одиночество, то есть свободу. Это подвигает человека на размышление, учит пониманию главного. Помните фильм «Табор уходит в небо», где главная героиня в конце обратилась к герою: «Забар, я не могу за тебя замуж, потому что я тебя люблю, но свободу я люблю больше». Вот так и я», – смеётся философ Федулов.
«На вид хлипковата, на деле – крепка…»
«Пойдём на огород, – приглашают нас на свои земельные угодья Федуловы. – У нас тут всё, что душе заблагорассудится – от картохи до винограда. Урожаи снимаем неплохие, потому что оба любим землю».
Здесь и вправду всё растёт и пышет, благодаря заботливым рукам супругов. Николай Васильевич в шутку говорит, что если его нога заступает на огород, то отвлечь его от работы и зазвать в дом практически невозможно.
«Порой даже прошу меня остановить. Пора с этой проблемой обращаться к доктору», – смеётся наш герой-трудоголик.
А вот – гордость Федулова, спроектированная и построенная своими руками: суперпрочная усиленная теплица, которая способна выдержать любые нагрузки: «На вид хлипковата, на деле – крепка. Помню, моя бабушка говорила, что дерево хоть и скрипит, а живёт сто лет. Столько отмерено и моей теплице».
«Нужен царь, чтобы страну не обворовывали…»
Закончил он всего 9 классов и Мичуринский технологический техникум, а в журнале его – десятки научно-исследовательских работ и размышлений. Например, там можно узнать о том, что заставляет Землю вращаться вокруг своей воображаемой оси, или – как влияют осадки на пожары. Даже мощность Солнца наш герой вычислил самостоятельно, поэтапно записав поставленный опыт.
В этом же журнале – несколько интересных социологических исследований, связанных с современным обществом. Демократия, однополые браки, классовое неравенство, виной которым уродливость законов.
«Если мы что-то планируем в семье на месяц или год, то это одно. А президент за 4 года что успеет? Ведь другой его начинания порушит. Значит, нужен царь, чтобы страну не обворовывали. Я просто возмущён масштабами растаскивания наших ресурсов! У нас богатейшая страна, а мы нищенствуем! Потому что всё сконцентрировано на Москве и Питере. А у нас есть и Сибирь, и Урал, и Дальний Восток, где люди перебиваются с копейки на копейку!» – негодует Федулов, но тут же добавляет, что, несмотря на это, мир прекрасен. И прекрасен он разнообразием людей, в котором есть место и хорошим, и плохим. Просто к этому надо относиться философски.
«А кто-то из ваших детей имеет такое же мировоззрение?» – не удержавшись, задали мы вопрос козельскому философу.
«Внук мой старший. Он у нас с «Капиталом» Маркса ходил под мышкой, труды Ленина читал. Учительница говорила, что боялась делать ему замечание, потому что с такой литературой по школе ходил, – улыбается дед Коля. – Глубоко парень копает! Вот и на прокурора учиться пошёл…»
«Николай Васильевич, а вдруг ваш внук – будущий президент?» – спрашиваем нашего героя, заглядывая ему в глаза. «Всё возможно! Его же министром в школе звали. Главное – не сбиться с пути, чтобы его не запугали и не сломали. Но ждать долго, чтобы он сформировался как личность», – с тревогой во взгляде отвечает дед Коля.
«Сюжеты из жизни намного интересней…»
А вот теперь мы добрались до самого интересного и трепетного, что записано у Николая Васильевича в его журнале – поэзии. Стихотворений немного, но, прочитав их, чувствуется, что автор написал их на одном дыхании, безо всяких исправлений. Что это – талант или копирование стиля великих авторов?
«Ни то и ни другое. Я ведь всю свою жизнь занимаюсь самообучением. За всё берусь, даже если про это ничего не знаю, но узнаю в процессе. Поэтому больше всего люблю читать справочники и учебники. А вот художественную литературу и поэзию, признаюсь честно, не люблю. Пробовал даже самые интересные произведения читать, но меня хватало только на первые три страницы – засыпал. Наверное, потому, что свои сюжеты из жизни намного интересней – они не выдуманные, а настоящие», – рассуждает Николай Васильевич.
По мнению поэта, в человеке должно присутствовать три качества – доброта, трудолюбие и любовь к Родине. Даже к своей маленькой вымирающей деревушке Собакино, в которой родился и вырос наш герой. И эти три кита прочитываются в каждом его стихотворении.
«Поздно!»
Да как же так вышло? Я стою у крыльца.
Но невидно и неслышно ни мать, ни отца.
Ветер ветки качает, мелкий дождик идёт.
Нас никто не встречает, никто больше не ждёт.
Стёкла в каплях. Не грОзы над домами гремят.
То – застывшие слёзы нам из окон глядят.
Сердце сжалось от боли, в горле – жёсткий комок.
Мне послышалось: «Коля, что ж так поздно, сынок?»
«Кони»
Где ж вы, кони мои золотые? Вот мальчонкой за вами бегу.
Вот промчались года молодые. Уж старик, а забыть не могу.
Я вас помню с возАми-плугАми. Вы всё время в великих трудах.
Лишь коротенький отдых, что с вами мы бывали в ночную в лугах.
Вы так мне нужны, если б знали. Я везде вас и всюду искал.
Толи вы от меня ускакали, толи я безнадёжно отстал?
Вы мне снитесь – легки и красивы. Я вас видеть нескАзанно рад.
Распустив по ветрУ свои гривы, вы несётесь в вечерний закат.
Прочитав несколько стихотворений, Николай Васильевич перелистнул очередную страничку своего журнала и тяжело вздохнул, на мгновенье замолчав… Мы сразу догадались, что это – та самая поэма о матери. Начинается она с такого предисловия: «Здесь каждое слово надо понимать буквально, ибо это есть истина. Здесь ничто не прибавлено, но лишь трижды убавлено».
Пропитанная бесконечным горем, физической и душевной болью, морем слёз и унижений, поэма, заставит вас, наши любимые читатели, вздрагивать каждое мгновение… Мама Николая Федулова – настоящая русская женщина, прошедшая тяжёлый жизненный путь.
«Когда кому-то из людей что-то чинил, то кое-что прочитывал им из стихотворений. Людям нравилось, но, прослушав поэму, все заявляли, что её надо отнести в редакцию газеты, чтобы её опубликовали. Но я только отмахивался. Это же не входило в мою задачу», – поясняет Николай Васильевич. Но тут не выдерживает его любимая супруга Валечка и вступает в диалог: «Надо напечатать – это самая настоящая биография его мамы. Мы бы сейчас её и заботой, и вниманием окружили. Но тогда у нас дети были маленькие, жизненная рутина была. А сейчас – нет мамы».
«Вот такая у меня женщина!»
После смерти мамы любимая Валечка, и без того незаменимый помощник, верный друг и единомышленник, стала для Николая абсолютно всем. С ней он делится своими размышлениями, читает свои стихи и рассказы. Она же вдохновляет своего Колю брать в руки гитару и развивать музыкальные способности. «Коля, ну, возьми гитару, спой ребятам песню про Донбасс», – просит Валентина Георгиевна. Но тот в ответ мотает головой, мол, не до конца освоил аккорды, поэтому позориться не станет.
«Мы с женой с 1982 года вместе. Поэтому если сказал «нет», значит, точно нет, – смеётся муж. – Валечка моя опора и поддержка во всех делах и начинаниях. Она очень мудрая женщина. Этой мудрости я у неё 30 с лишним лет учусь и не достиг даже трети. Вот такая у меня женщина – родом из Перемышля! А на гитаре играть не буду, потому что не люблю насилия, сравнимого с «выпей, иначе ты меня не уважаешь».
Что касается выпивки, то у Федулова на этот счёт своя доказательная теорема: чтобы узнать человека, не надо съедать пуд соли – это долго. Можно напоить до пьяна, тогда он будет, как раскрытая книга. Если выпьет умный человек, он станет ещё умней. Но если выпьет дурак, то будет ещё дурней. Злой будет злей, а добрый – добрее. Поэтому для проверки собеседника у Федуловых всегда припасено вино, сделанное из винограда, что выращен и собран на своём огороде. Да, что ни говори, а истину в вине трудно опровергнуть…
Мы бы ещё долго «пытали» козельского философа-самородка, не вмешайся в наши «посиделки» четырёхлетний внучок Федуловых – Сашка.
«Ну, будущий президент страны у вас в семье уже есть. А кем станет этот пострел?» – спросили мы бабушку с дедушкой. «Строителем-созидателем, по всей видимости. Хотя, нет – фотографом», – засмеялись Николай и Валентина, увидев, как Сашка внимательно наблюдает за работой нашего фотографа Виталия, а потом начинает ему позировать.
В общем, будущее династии, созданной парой Федуловых, в надёжных руках их внуков. Быть им такими же – хорошими, настоящими.
Текст: Евгения Симонова
Фото: Виталий Верескун
Поэма «Мать»
Ты замуж как в логово вышла, и ухо здесь востро держи –
Тебя здесь ни видно, ни слышно. Две золовки играли в ножи.
Тебя сразу же здесь невзлюбили, потому что из бедных семей.
Аж угол какой отделили – закуток! И перечить не смей!
А когда за столом все садились, то был слов непристойных набор.
И тут все друг на друга косились, здесь у каждой под лавкой – топор.
По столу острый ножик метался, обращались по прозвищам тут.
Тебе ж угол позора достался – твою кроткость тебе не зачтут.
В этой семейке некровной не носить тебе златых колец.
С назначеньем отныне «невиновна» ты надела терновый венец.
Может, вскорости скинется бремя, и безвинную могут простить?
Как покажет дальнейшее время, ты всю жизнь его будешь носить.
Трудолюбьем от всех отличаясь, тебя свёкор-то втайне жалел.
Робко муж за тебя заступаясь, всё ж душой за тебя не болел.
Ты с рассветом по пни уходила, возвращаясь обратно без сил.
С темнотою домой заходила, муж украдкой поесть приносил.
Распродавши всё то, что имела, вы купили убогую хатку.
В неё и деток потом заимели. Вроде, жизнь-то пошла по порядку.
Заменили солому на крыше, деревянным вы сделали пол.
Даровалось согласие свыше – твой хозяин был весел, не зол.
Но беда стала в дом пробираться – твой Василий маленько стал пить.
Беспричинно он стал придираться, заодно и хозяюшку бить.
На шабашку ходить стал по сёлам, и свой труд он в колхоз не вливал.
Во хмелю и при жизни весёлой он в семью заходить забывал.
Бригадир с позволенья Совета трудоднями тебя обижал:
«Не влияешь на мужа». За это так печаль он твою умножал.
Если в город доехать бывало, тебе упряжь плохую давал:
Жить без Бога ему не мешало, у иных он винцо попивал
Огороды, скотина, работа. ещё – четверо малых ребят.
Накормить одолела забота – всё за юбку тебя теребят.
Мы платили натурой налоги. Хоть скотины стоял полон двор,
Всё ж доходы-то были убоги, и об жизни – один разговор.
[…]
Вот решили построить вы хату. Да вот денежки – где же их взять?
И взялась за хорошую плату ты колхозное стадо гонять.
А пока что ребята не в школе, лошадей будут лето стеречь.
Им без дела болтаться доколе? Всю копеечку будем беречь.
Ты со стадом одна управлялась, твой коллега всё был не у дел.
За коровками вся измоталась, он – на горке всё время сидел.
Наглый тип твою кроткость узнал – твой напарник по прозвищу Мышь.
«Прояви ко мне ласку, – сказал. – Если бегать одна не хотишь».
Это дело дошло до правленья. Обещал председатель помочь
Разобраться путём увольненья. Домогателя выгнали прочь.
Как-то раз в вечру между делом, в кочеграке купаясь одна,
На теле своём бледно-белом ты узрела три чёрных пятна.
Расширялося поле недуга – вся работа валилась из рук.
Запечалилась наша подруга: что это значит, с чего это вдруг?
Неужто угроза сбылася? Как-то лето, готовя дрова,
Преспокойно, но твёрдо твой Вася в твою сторону бросил слова…
«Что на свет родилась, пожалеешь, – супостат тебе твой говорил, –
Доведу до того – почернеешь. Белый свет тебе будет не мил».
Сетка пятен всё боле сгущалась. Чернота обложила кругом.
Ты мало уже с кем общалась. Твои мысли теперь о другом.
Доктора разводили руками: «Не встречали мы хвори такой,
Потому, говоря между нами, этот случай совсем не простой».
В ожидании близкой кончины, помутился твой разум больной.
Чёрной тучей висела кручина и терзала душевный покой.
Своих деток взрастить не успела, ты молилась своим образам,
В удаленьи от дома ты пела, то давала там волю слезам:
«Уже скоро теперь и навеки с ваших губ не слетит слово «мам».
А серьёзные люди с опеки раскидают по детским домам.
Что же станется с вами, родные, как-то сложится ваша судьба?
Всюду тёти и дяди чужие, и к чинушам с прошеньем ходьба».
Сто рублей, легковесна котомка. Тяжко на сердце, да легко плечам.
Попрощавшись с семьёю негромко, обратилась к московским врачам.
Осмотрев твоё хворое тело, ты попала лежать в институт.
Два профессора взялись за дело, и тебя обнадёжили тут.
Изузнав твою карту болезней, опросив твою жизнь целиком,
Для леченья намного полезней, коль с болящим ты мало знаком.
Твой диагноз был точен и меток: всё причина здесь – твой супостат.
Истощение нервов и клеток – вот и дали такой результат.
Леченья тут метод такой: чтобы недуг твой вовсе исчез,
Тишина нужна вам и покой, витамины нужны позарез.
Клетку каждую надо насытить – прохудились сосуды кругом.
Сон, питание втрое повысить, и душу не дайте топтать сапогом.
В этой жизни счастливых для тела не нашлося свободненьких мест.
Ты побои от мужа терпела, свой неся предначертанный крест.
Я помню страшные картинки: в углу в слезах валялась мать,
При тусклом свете керосинки отец убийцей хочет стать.
Твоя звезда – судьбы подарок: на счастье дядя прибежал,
Ударил в лоб в момент удара, и на пол падает кинжал…
В этой жизни и душу, и плоть охранял твой ангел небесный.
Долго ждать заповедал Господь, проявляя момента чудесны.
Как-то раз чуть беда не стряслась: удушенье нависло над нею –
Неудачно вязанка взялась, и верёвка хлестнула на шею.
Вот крутнулася ты на спинУ, «Отче наш» еле слышно читала,
И верёвка дала слабину, а потом уже вовсе ты встала.
Белый свет уже землю покинул, сумрак вечера страх нагонял.
Второпят убирала скотину, самый малый в дозоре стоял.
Любой праздник тебе – испытанье. Будний день тебе легче прожить.
Потянулися люди с гулянья, тут уж надо момент сторожить.
Его сёстры винцом виручали. Нет сказать, чтобы: «Вася, не пей».
Они также его научали: «Да, Василий, а ты её бей!»
Помню, хворост велзи из-под речки, а была уже тёмная ночь.
Тут вожжа оторвалась с уздечки. Управлению надо помочь.
Он лошадке по морде заправил, а ногою успел тебя пнуть.
Это дело в потёмках исправил, и мы снова продолжили путь.
Как рабыня ты, молча шагала. Он дорогой тебя оскорблял.
Когда хворост держать помогала, он три раза тебя ударял.
Наполнялась терпения чаша. Был он трезв. Вот сел, закурил.
«Ненавижу тебя я, Параша», – откровенно он ей говорил.
«Ненавидишь? Коль так, развелися и не мучь ни меня, ни детей.
Другой бабою обзаведися, да ушёл бы без всяких затей».
Когда выгнать особо хотелось, мужиков он прикладывал ей,
Чтобы сердце твоё загорелось, уколоть чтоб тебя побольней.
Тот лжи твоё сердце горело, от неправды твой разум вскипал.
Повторяя поклёп, то и дело, с наслажденьем он нервы трепал.
Ты власы с головы вырывала – детям лучше б не видеть, не знать.
В исступленьи себя избивала, чтобы безвинность свою доказать.
Твою голову клал он на плаху, заносил он над неё топор.
Своего же не выдержав страху, удалялся он бледный во двор.
Он по пьянке был страшен и зол. А такое нередко бывало.
Самых малых кидала в подпол и по снегу босой убегала.
А во время большого скандала он во гневе кинжал ухватил –
Как ему не по сердцу сказала, и к порогу тебя потащил.
Обнажив товю хрупкую шею, к ней приставил холодный металл.
Осознавши смертельну затею, отшатнулся и бросил кинжал.
Избиенья, побои, гененья – уже жить становилось невмочь.
Эта жизнь доставляла мученья, но некому было помочь.
Воля к жизни когда угасала, бытия утомленье в глазах,
Ты верёвку на шею бросала, но пред Богом удерживал страх.
Ну, а жизнь – она штука такая: коль ему не по-Божьему жить,
Да хоть трижды ты будешь святая, а всё ж голову можешь сложить.
Твой хозяин во дни просветленья, сознавая всё то, что творил,
Уходя в атмосфру забвенья, без укоры тебе говорил:
«Мне кодль в гроб доведётся убраться, ты увидишь в душе благодать.
Вместо плача ты будешь смеяться и во след будешь камни кидать».
На дворе была поздняя осень, пришло время и тёлочку сдать.
Держать зиму накладно уж очень, да и хватить ли корму? Как знать…
Ну, а крупную сдать чтоб скотину, с сельсовета тут справка нужна.
И под мелким дождём, меся глину, ты в другую деревню пошла.
Было сухо, тепло в сельсовете, возле здания ГАЗик гудел.
Ты застала его в кабинете – за столом председатель сидел.
Про свою рассказала заботу, объяснила, зачем ты пришла.
И прости, что даю Вам работу: я хочу, чтоб со справкой ушла.
Что ты мокрая вся – то неважно. И сославшись, что ждёт его ГАЗ,
Закурил, восседая вольяжно, и сказал: «Приходи в другой раз».
С документом не двигалось дело. Вот почти уж неделя прошла.
Хорошо бы до снега успела. В третий раз в кабинет ты вошла.
«Уж доровльно я к вам находилась. Когда же мне справочку дашь?»
Уж и в ноги ему поклонилась – не оставь, благодетель ты наш.
Отвечала холёная рожа как для самых заклятых врагов:
«Когда слезет с телес твоих кожа, когда кровь потечёт из зубов».
Из-за слёз уж не видя дороги, и ты снова ни с чем возвращалась.
Будто ватными сделались ноги, будто твердь под тобою качалась.
Ты молитву Господню читала, снисхожденья прося у небес.
И тут встречного ты увидала. Был уж виден Собакинский лес.
Молодой и уставший немного, он поправил картуз и ремень –
Утомила разбита дорога. Видно, с дальних он шёл деревень…
Поравнявшись с тобой. Обратился:
«Что случилось? Обидел кто, мать?»
Луч надежды в душе появился – он ли может заступником стать?
Про беду ты свою рассказала. Молча выслушал тот человек.
«Помоги, мой родимый, – сказала. – Вашу честь не забуду вовек».
«Не печалься, или себе с Богом, твоё дело исправится в срок,
Не ходи к сельсовета порогам, не труди своих стареньких ног».
Ты от милости вновь прослезилась. «Буду молиться за вас много лет», –
Низко в ноги ему поклонилась, потом долго крестилась во след.
Рано утром в окно постучали: грузовик у порога дрожал.
Два рабочих по делу скучали, а шофёр твою справку держал.
Проявилась молитва Господня! Ты им вынесла квас, каравай.
Они быстро наладили сходни: «Свою тёлку, хозяйка, давай!»
Вот Русланчик, с натугою взявши, потащил по ухабам свой воз.
Полотенцем живот подвязавши, ты возила от фермы навоз.
За тобою и лошадь крепилась – это было завидно другим.
Средь людей это как-то водилось – несудимый, да будешь судим.
Так случалось, иные пытались наводит на безвинную тень.
За работу твою они брались, но бросали на следующий день.
Тут стальные иметь надо жилы и любую погоду любить.
А в руках то лопата, то вилы, а в мороз и топориком бить.
Исправно трудился твой мерин – стараньем вы оба сошлись.
Тяжёлый твой труд в полной мере с трудом лошадиным сошлись.
И как только не лопались жилы, и диву лаёшься – другой бы зачах!
И откуда брались только силы при таких-то вот скудных харчах?
Всё за полночь ложилась, бывало. В изобилье хлопот и забот.
Непонятно, как ты выживала при таких-то объёмах работ?
Но вот умер твой мужи мучитель. Непомерно его было жаль,
Заливая слезами обитель, ты рыдала в подушку и шаль.
Было времечко первое лихо – ты искала везде его след.
А в дому стало мрачно и тихо. И как будто бы сузился свет.
Характер твой был – сто пудов. Господь трудолюбия дал.
Но плоды твоих тяжких трудов сын-отморозок съедал.
Он пропил твою хату и трактор. Потянул кучу денег, когда
Адвокат – человеческий фактор – изыскал избежать чтоб суда.
Промотав и жильё, и работу, присосался он снова к тебе,
Каждодневно давая заботу, ночевать с ним опасно в избе.
Твоя милость к нему не зачтётся, покаянья напрасно ты ждёшь.
Избивал иногда, где придётся. Говорил, что ты лишне живёшь.
Как шакал, обгрызающий кости, как чрезмерно вонючая грязь,
Он смешенье коварства и злости – в человечьем обличии мразь.
Руки-ноги твои еле живы. Плохо видят глаза впереди.
Надорвались, иссохлися жилы, износилося сердце в груди.
У детей ты любви, уваженья… Свою душу мечтала согреть.
Ан нет! Всё те ж униженья от них же ты будешь терпеть.
Даже в старости без сожаленья ударяли тебя по рукам.
Но на что, не имев снисхожденья, и хлестали по впалым щекам.
Мы скорбим и жалеем на тризне, их земной когда кончился путь,
А жалеть надо было при тжизни, а мы всё на авось, как-нибудь.
Бесполезны взаимны упрёки, человека когда с нами нет.
Не берём от их жизни уроки, лишь рыдаем и плачем во след.
Ни душою при жизни, ни телом не пришлося тебе отдохнуть.
Ни один человек в свете белом не может ни в чём упрекнуть.
Как обычно я с песней шагаю и плету своей жизни узор.
А как вспомню тебя – замолкаю. Мой печален становится взор.
Я всю жизнь твою вспоминаю. Ты мне часто приходишь во снах
Потому я так часто бываю, где покоится ныне твой прах.
Ты мне снишься в сияньи, свободной. Окруженье – все в ризах златых.
А в душе моей томной и скорбной ты причислена к лику святых.
Ваш комментарий будет первым