Когда листаешь книгу Памяти репрессированных жителей Калужской области «Из бездны небытия», то довольно скоро зрение притупляется – тысячи незнакомых фамилий, сотни населенных пунктов, многих из которых уже и нет на карте, и бессчетное повторение аббревиатур, самые страшные из которых ИТЛ (исправительно-трудовой лагерь) и ВМН (высшая мера наказания, то есть расстрел). Но иногда попадаются страницы, на которых взгляд невольно останавливается. Например, если ты читаешь ФИО репрессированных и понимаешь, что речь идет о целой семье. Если вы возьмете третий том книги Памяти и откроете список жертв на букву «С», то вы сразу заметите там ветвь Сорокиных из Бурнашево Козельского района. Три брата, приговоренных по одному делу к разным срокам того самого ИТЛ. Почему? Что они, крестьяне, могли натворить? Убили кого-то? Нет. Статья 58. Политическая. Сегодня в рубрике «Музей газеты» мы переводим с газетной бумаги на страницы сайта очерк «Когда наступил рассвет», опубликованный в районке 1 марта 1990 года. В нем рассказывается о трагедии семьи Сорокиных. Рассказывается без оценок, без нажима на эмоции, без обвинений. Тем страшнее читать – в этих строках та история, которую еще и сегодня многие предпочитают замалчивать.
Когда наступил рассвет
Очерк
День
Мать ругалась и плакала: «Что же ты все в колхоз свой растащил? И лошадь, и коровушку сдал. Чем детей кормить будешь? Где же молока возьмем? Вот теленочек один остался. Да что же это такое?!». Дарье Андреевне всей своей крестьянской душой было жалко скотины. Свели на общий двор, в чужие руки отдали. Да разве кто за ней присмотрит, как следует? Расставалась – как с человеком прощалась. Вот и пилила теперь мужа.
Ее поддержал дед. Глава всей большой семьи Сорокиных (только детей семь человек), правда, был менее многословным, чем невестка. И только сказал: «Ты, Панка, (так домашние звали старшего сына Павла Алексеевича) кудай-то торопишься». Но сын давно отделился от родителей, жил своей семьей, имел свое хозяйство, а потому и распоряжался им сам. Куда деваться? Смирилась с колхозом и Дарья Андреевна.
Веселый, общительный старший сын Сорокиных умел и с людьми поговорить, и работать на совесть. В деревне его звали уважительно, по имени-отчеству – Павел Алексеевич.
Первым в колхоз вступил. Первым председателем стал нового колхоза имени Будённого бурнашевского сельского совета. Тридцатые годы таких мелких хозяйств в нашем районе было немало. Почитай каждое деревня – свой колхоз. И как-то неизвестный фотограф запечатлел всех председателей на карточке. Держу в руках эту маленькую, пожелтевшую фотографию, свидетельницу бурного времени сплошной коллективизации. Лица еле различимы. Но всё-таки видно, что здесь много молодёжи. Энтузиазма ей тогда было не занимать. Да и работали почти на одном энтузиазме с высокими лозунгами и призывами. Свято верили в новое дело, великого вождя всех народов Сталина, в то, что строят новое светлое будущее, а пока оно не наступило, надо ждать, претерпеть лишения. Трагедии не чувствовали. Она была где-то далеко. А здесь, рядом, были знакомые лица, твоё дело. И старики вежливо здоровались: «Здравствуй, Павел Алексеевич». Его любили за общительность, за весёлый нрав, за то, что был своим, деревенским мужиком. Жили Сорокины в то время на хуторе, который так и называли «Сорокинский». Почти все родственники и однофамильцы. Чуть позднее в колхоз вступил и отец Павла. Средний брат Иван стал конюхом, а младший Василий работал рядовым колхозником.
Они дружили, хоть не только старший, но и средний брат уже отделился. Иван ушёл к женщине, у которой своих было двое детей. Да ещё двоих родила от Ивана.
Больше всего любили охоту. Средняя дочь председателя Лиза всегда улавливала момент, когда отец собирался на охоту. Тот за дверь с ружьём, а она к дедушке бегом. Знала, что все обязательно соберутся в родительском доме. Чай пили по три часа. Самовар несколько раз ставили. И Лиза там вертелась. Сахара ей всегда больше всех перепадало. Шустрая девчонка была.
Как-то за чаем засиделись. Расходиться не собирались. И поставили ещё один самовар. И вдруг грохот. Это Лиза, неугомонная девчонка, его на себя перевернула. Благо вода ещё не закипела. Подхватились мужики из-за стола.
– Обожглась? Больно? Давайте мылом её намажем.
Всю вымазали. Боль утихла. Наказ дали строгий – дома ничего не говори. А когда вернулись от деда, отец, чтобы мать не слышала, тихонько спрашивал: «Ну как, не болит?», «Не, ничего». Так все и обошлось. С охоты пустыми не приходили. А как-то принесли лису. Выделали шкурку. Сделали шикарный воротник старшей дочери Вале.
– А мне хоть бы заячий сделали, – просила Лиза.
Отец пообещал: «Не горюй, дочка, будет и тебе воротник». Но своего обещания не исполнил. Не дождалась Лиза обновки.
Каким бы своим для колхозников Павел Алексеевич не был, всем угодить не смог. Должность у него такая была. Иной раз и строгости требовала. Года три проработал председателем. Неожиданно сняли. Говорили, за растрату. А что уж там действительно было, теперь не установить. И беды посыпались одна за другой. Около года Павел Алексеевич работал бригадиром по огородничеству. Но события развивались стремительно. Последовало исключение из колхоза. В это же время прошла эпидемия. Падал скот. На конюшне у Ивана Алексеевича пали несколько лошадей. Его тоже исключили из колхоза. Жены плакали: чем детей кормить? После всех проволочек, как многодетным матерям, им разрешили работать в колхозе.
А по деревне поползли зловещие слухи. Пять человек заберут. Сорокиной знакомая шепнула: «Приходит мужик в лаптях, приносит заявления». А проще всего сказать – доносы. Поняли Сорокины, кто это. Назвать этого человека мы не можем. НЕ имеем права. Нет официальных доказательств его подлости. Умер этот «ходок». Говорят, немало бед и на него судьба наслала. Может, как расплату за горе других…
Сейчас мы о многих подоплеках, причинах этого дела можем только догадываться. Пропала часть бумаг, умерли свидетели. Осталась только память. И дочь П. А. Сорокина Елизавета Павловна, учительница средней школы № 3, вспоминает:
– Отец устроился работать на Митином заводе, там учился на шофера. Но повредил ногу. С этого момента стал хромать. Начал работать по найму. Ящики сбивал. По субботам приходил домой.
Они жили в это время уже на центральной усадьбе. Поселили семью в сторожку рядом с конюшней. Контора располагалась рядом. Дарья Андреевна ждала четвертого ребенка. Казалось, что жизнь наладится. Но как-то в один из субботних вечеров в окно постучал счетовод:
– Сорокин, тебя зовут в контору.
Там его уже ждали двое в кожанках. С одним из них Павел Алексеевич вернулся домой. Другой пошел к Ивану Алексеевичу.
– Хозяйка, будем вас обыскивать.
Когда стали трясти матрацы, Лизе в голову вдруг пришла нелепая мысль – сейчас оттуда посыплются документы, деньги. Ничего этого не произошло. Обыск закончился безрезультатно. Жена спросила:
– Что с ним будет?
Человек в кожаном похлопал ее по плечу:
– Ничего, завтра придет.
Павел добавил: «У меня есть 70 рублей. Что надо, куплю».
Крика, ужаса не было. Вся семья была уверена: отец не виноват, он завтра придет. Человек в кожанке забрал и ружье. То самое, с которым Павел Алексеевич ходил на охоту, из которого обещал убить лису дочери на воротник. И этого ружья Сорокины больше не видели. Деньги же вернули через 52 года, в ноябре 1989. Но до этого было еще далеко. Шел 1937 год.
Ночь
Братьев Сорокиных Павла, Ивана, Василия арестовывали поздно вечером. Светлый день в их жизни закончился. Автоматически Сорокины стали врагами народа. Наступила долгая, нескончаемая ночь заключения…
Не дождавшись быстрого возвращения мужа, Дарья Андреевна направилась в Козельск. Арестованные находились еще в местной милиции. И это, казалось, обнадеживало, но свидания Сорокина не добилась. Сказали лишь:
– На одном заключенном обувка плохая, надо бы что-нибудь получше.
Дарья Андреевна сняла свои сапоги.
– Вот, передайте.
Обувь забрали. Через некоторое время принесли старые стоптанные. Дарья Андреевна надела их.
Глава семьи Сорокиных, дед, был настойчивее. Была ли это наивная вера в справедливость или же вера в чудо? Но он обратился с заявлением и просьбой в милицию:
– Я – враг народа. Отпустите сыновей. У них же дети малые. Как без мужика прокормиться семьям? Их отпустите, а меня посадите.
Лишь посмеялись:
– Дед, тебя там кашей кормить надо. А работать, кто будет? Стар ты уже, иди домой.
Горе-то для отца какое – троих сыновей в одну ночь взяли. Но это самое обстоятельство и помогло им выжить в лагере. Друг за друга держались, в обиду не давали. Помогали. Их было все-таки трое. Трое, как один.
Из Козельска братьев Сорокиных перевезли в Сухиничи, затем в Смоленскую тюрьму. Народу в камере набилось много. Не то, что сесть, но и стать негде. У Павла заболела поврежденная нога. Он опирался спиной о стену. С двух сторон его поддерживали братья. И не было уже мыслей об освобождении. «Скорее бы все кончилось, отправили в лагерь», – билось в голове.
Следствие долго не мучилось вопросами. Вина Павла и Ивана считалась доказанной. А вот с Василием получилась небольшая заминка. Ему предъявили абсурдное обвинение, что вредил во время революции.
– Да как же я мог вредить, мне было-то два года?!
Но и это несоответствие между возрастом и приписываемыми делами уладили ударами в лицо. Василий подписал все, что требовалось. Другого выхода из тюрьмы, как только в лагерь, ни у кого из них не было. Еще до суда они были осуждены, признаны врагами народа.
Дела подобного рода рассматривались тройками. Присутствие обвиняемых не требовалось. Целую группу арестованных, среди них Павла, Ивана и Василия, привели в суд и прочитали приговор. Старшим братьям Павлу и Ивану дали по 10 лет, Василию – 8. Смоленская тюрьма осталась позади. А впереди было новое заключение в городе Рыбинске Ярославской области. Руками заключенных возводился гидроузел на реке Шексне.
О жизни репрессированных в лагерях написано немало. Первая волна публицистики со страниц газет ознакомила нас, ошарашила, окатила фактами ужасов следствия по дела известных и малоизвестных людей. Широким тиражом вышли книги о лагерях сталинского времени. «Факультет ненужных вещей» Домбровского, «Черные камни» Жигулина, другая литература рассказала о чудовищной машине репрессий. Припомните, даже членов семьи врагов народа ждала если не тюрьма и специнтернаты, то отчужденность от общества. Клеймо – сын, дочь, жена, мать отец врага народа – не смывалось. К счастью, в родном селе Сорокиных абсолютное большинство крестьян считало, что братьев взяли ни за что. Жалели семью, детей.
Рассказывает Елизавета Павловна Сорокина:
– Отчужденности мы не чувствовали. Я была в третьем классе, когда взяли отца, поэтому хорошо помню то время. Самое яркое ощущение: когда отец был дома, мы были сыты. Забрали его – наголодались. Спасибо, помогали односельчане. Подкармливали нас, детишек. Поступила в педучилище, а обуться не во что. Чужие люди дали валенки. В них и поехала в город.
Об отношении людей к этой семье говорит и следующий факт. Сорокиных осудили без права переписки. Но как-то передали от Павла Алексеевича письмо. Писал он, если колхозники подпишутся под бумагой, что Сорокины не враги народа, то, может, будет пересмотр, и их освободят. Собрали подписи. Дед понес письмо и отдал его человеку у власти. Правда, тот сказал, на хлопоты нужны деньги. Собрали и деньги. Отдали. Человек этот стал скрываться: ни его, ни письма, ни денег, ни братьев. Потом война. Перемешалось все. Так и остались ни с чем Сорокины.
Но вернемся к началу 1938 года. Братья и в заключении держались вместе. Трудились штукатурами. У многих сил не было работать на высоте. Тогда они срывались вниз. Начальство их смерть особо не беспокоила. Заключенных было много. Многие умирали от недоедания. Ели все подряд. Объедались лебедой и больше не вставали. Младшему Василию удалось пристроиться на кухне. Это значило многое. И в первую очередь это означало дополнительную еду, а значит жизнь.
После обеда Василий велел братьям:
– Выгребайте золу из печки.
Руки Павла и Ивана наткнулись на котелок. В нем была похлебка. Это Василий украдкой поставил в печь еду. И так поступал не раз. Надо было как-то держаться.
О войне услышали и заключенные. Тогда Павел решил: на фронте хоть буду знать, за что голову сложил. Его постоянно мучила это неизвестность, за что взяли, почему он враг народа? Павел Алексеевич Сорокин написал заявление с просьбой отправить его на фронт. Но ему отказали. Вместо этого тех, кто получил 10 и более лет, начали отправлять в Сибирь. Почему? Боялись, что врагу сдадутся? Или же действительно они были необходимы там для работы? Вопросы есть, ответов нет.
Вот здесь и разъединили их. Василий остался в Рыбинске, а Павла и Ивана отправили в Сибирь.
Конвой, сопровождавший заключенных, вернулся не скоро. Василий подошел к конвоиру, вероятно, знал его и тот. Спросил:
– Как там Павел и Иван Сорокины?
А в ответ:
– Померли они в дороге. Сначала Павел. Потом Иван.
Не закончилась ночь для двух братьев. Судьба не дала им встретить рассвет. Не удалось повидать семьи. Утро встретил Василий. Утро освобождения.
Утро
Он лежал, весь раздутый водянкой, из-за живота не видал собственных ног. Лежал и умирал. Но одно слово может вернуть к жизни. А ему сказали:
– Что лежишь? Тебя освободили. Домой собирайся.
Откуда силы взялись?! До дома он все-таки добрался. Сидел толстый, раздутый водянкой, сразу и не поверишь, что из заключения вернулся, рассказывал о прожитых годах, о братьях, о том, как старались выжить, да вот удалось это только ему, самому молодому и крепкому.
В период оттепели особо о реабилитации репрессированных, в отличие от нынешнего времени, не сообщали. Не знали ничего и дети Сорокина. Уже в шестидесятые годы Елизавета Павловна вместе с братом решили узнать о судьбе отца. Районный прокурор посоветовал написать в Москву о розыске отца и его брата. Много ответов, справок, получила Е. П. Сорокина, пока не пришел конкретный ответ из Смоленского областного суда: «Дело по обвинению гражданина Сорокина П. А. пересмотрено Президиумом Смоленского областного суда 19 сентября 1955 года. Постановление тройки УНКВД Смоленской области от 9 декабря 1937 года в отношении Сорокина Павла Алексеевича, до ареста работал в колхозе, отменено и дело производством прекращено за недоказанностью обвинения. Реабилитирован 19 сентября 1955 года. Председатель Смоленского областного суда С. Нечипоренко. 1 июля 1964 года». Пришло и свидетельство о смерти, в котором указывалось, что умер П. А. Сорокин 21 мая 1942 года. Причина смерти – крупозная пневмония.
Но эта история закончилась только в наши дни. Когда детям незаконно репрессированного П. А. Сорокина была выплачена денежная компенсация.
– Если бы могли поставить памятник отцу. – Говорит Е. П. Сорокина,- но где его могила? Сестра, которая и сейчас живет в колхозе имени Мичурина, сказала, что не может взяться за эти деньги. Сейчас предлагают построить памятник всем незаконно репрессированным. Мы также смогли бы внести свой посильный вклад в это дело…
Продолжается работа по пересмотру подобных дел. И сколько их, уже реабилитированных! Восстановлено честное имя. Но немногие дожили до этого светлого дня. Рассвет наступил уже без них.
В. Добарина
Газета «Вперед», 1 марта 1990 года
Иван Александрович (Алексеевич?) Сорокин, родился в деревне Бурнашево Смоленской области в 1903 году, беспартийный. Осужден по ст. 58 п. 10 УК РСФСР в 1937 году на 10 лет ИТЛ.
Василий Алексеевич Сорокин, родился в деревне Бурнашево Смоленской области в 1915 году, беспартийный. Осужден по ст. 58 п. 10 УК РСФСР в 1937 году, приговор – 8 лет ИТЛ.
Павел Алексеевич Сорокин, родился и проживал в деревне Бурнашево Смоленской области в 1889 году, беспартийный. Осужден по ст. 58 п. 10 УК РСФСР на 10 лет ИТЛ.
Источник данных: «Жертвы политического террора в СССР», Книга памяти Калужской области
Ваш комментарий будет первым