Мы продолжаем нашу многосерийную публикацию личного дневника нашей коллеги Нины Соловьевой – она работала в районке в начале шестидесятых годов. О драматичной судьбе журналистки, а также историю обретения ее дневника мы рассказывали в предыдущих публикациях.
На нашем дзен-канале в интернете дневники Соловьевой увлекли многих подписчиков. Некоторые осуждают Нину за городскую изнеженность и неприспособленность к жизни, кто-то сочувствует, а кто-то вспоминает свои такие же тяготы и невзгоды в те суровые годы. И очень многие хотят продолжения публикации.
Напомним, из первых страниц дневника мы узнали, что после расстрела своего отца – боровского учителя – Нина с мамой были сосланы в Красноярский край, где они всячески пытаются выжить – голодают, ищут работу и жилье. Нина Соловьева пробовала поехать учиться в Канск, но вернулась обратно в Ермиловку. Ее матери предложили место в деревне Ботово, которая находится «в тайге, в самой глуши», и семье теперь предстоит переезд. Каким он будет и как семья устроится на новом месте – предлагаем вам узнать из этой, уже четвертой части дневника.
20 сентября (продолжение)
Стали мы собираться. Картошки не выкопаны. Капусту стали срубать. Один раз вечером был у нас под окном устроен концерт. Сижу я, на специальной терке картошки тру. Мама ещё что-то делала. По улице, слышу, издаля ребята идут, на балалайке играют. Подошли под окно потихоньку. Что-то зафырчали. Я спрашиваю: “Это ты, мама?”. Она говорит: “Нет”. Потом стали концерт устраивать – загавкали, захрюкали, замяукали. Васька Фандин кричит: “Нинашка! Нинашка!”. Я молчу, тру и тру картошки. Мама с ними разговаривает. В.Ф. кричит: “Мы есть хотим! Пустите переночевать! Дайте картошечку!”. А у нас в избе навалено: весь пол в картошках, в углу капусты куча. Начали капусту просить. Я говорю: “У вас голова, как кочан капусты”. Потом кто-то подошёл к окошку напротив меня и ну кричать: “Нина, а Нина! Нина, кочан капусты дай. Нина, а Нина, ну посмотри хоть на меня разок!!!” Ну я со смеху пропадаю. Кабы мамы не было, я бы и поругалась бы с ними. Потом уж надоели они нам, мама заругалась, они отошли. Ждём, ждём подвод из Ботова, а их все нет. Капусту порубили и покрошили, картошку так и не докопали. Вещи собрали все. В четверг волнуемся, а их все нет. Все дни ждали, ждали. Нет и нет, по правде сказать, и не очень-то охота туда забиваться в такую глушь. Оттуда в Дзержинск не очень-то быстро доберешься. Стала маму уговаривать, что не езжай туда, откажись. Пришла Дуня, тоже говорит, что нечего забиваться в такую даль. Говорили, говорили, пошла мама по телефону в Канарай говорить, что я, мол, заболела и временно ехать нельзя. Мы так порешили, что мама сходит в Дзержинск и найдёт себе там место, а если не найдёт, то поедем в Ботов. Там телефон сломан. Порешили опять, что зарплата учительская хорошая, ехать учительницей. Мама сказала т. В., чтобы тот позвонил по телефону, когда исправят, в Ботов, чтобы лошадей не слали. Ну, что теперь делать? Наказываем с людьми, чтобы сказали ему, чтобы не говорил. Потом приезжает подвода, одна, запряженная двумя лошадьми. На этот день не поехали. Решили ехать на второй, утром. Ямщики боятся, чтобы уздечки не сняли. Мы с девчатами до полуночи бегали караулили лошадей. Все обошлось благополучно, а то бывали случаи, когда катались на лошадях или снимали уздечки. Утром начали погружаться. Пришли соседи, помогали. Много огороднего с этой переездкой так бросили или отдали зря. Картошки не докопали, оставили мешка на 2-3. Морковки почти 2/3 пошло людям. Корзинами раздавали. Тыкв тоже было много, а с собой взяли только три больших. Так все пораскидали, берите, кому не лень. Картошки этой, сколько пропало хинью. Мешков, наверное, 4 или более. В школу забрали 8 ведер. Всего не заберешь. У Дуни К. ссыпали 130 ведер картошки, капусту положили, морковь, брюкву. Проснулись, в путь.
30 сентябрь 1946
Переезжаем. До Канарая доехали очень быстро, и даже я нисколько не замучилась. Проехали. Пайка хлебного не получили. Забегала в Канарае к Кардопольцевой Мане, спросила, кто где учится. Двое наших девочек уехали в Канск в библиотечный техникум, а остальные все учатся в Шеломках в 8 классе, даже тот, кто совсем не хотел учиться. Идти грязно. Ноги разъезжаются. Шли, шли – дошли до Средне – Колона (ред.: Средний Колон). Деревенька мне очень понравилась. Одна улица, чистенькая, домики как игрушки стоят. Все какие-то новенькие, аккуратненькие. Что светелочки какие. В окошках цветочки. По всей дороге зелёная трава. Стоит на возвышенном месте, и поэтому горизонт открывается широко. Вид замечательный. Просто я не могла налюбоваться. Будто бы расположена деревенька у подножья Кавказских гор. На западе, во всю ширь горизонта, тянутся химерами горы. Горы местами как бы поднимаются порогами. Сначала они ярко вырисовываются, потом постепенно черты бледнеют и на самом горизонте чуть синеют, точно облака. Я бы, однако, согласилась пожить в этой деревеньке. Кажется, только и любовалась одним видом. Проехали. Далее проезжаем Прорву. Проезжая Прорву, видим открытое пространство, постепенно переходящее в кочковатое высохшее болото. Ямщик нам рассказывает: «Когда-то, не сильно давно, Ботовский колхоз объединял несколько деревень. Сюда входили и Прорва, и Ивань. Вокруг Прорвы – болота, на протяжении нескольких километров тянутся болота и степи. И поэтому в Прорве очень хороший покос. А хлеба здесь не рождаются. Один только овес и родится. Жили колхозом и все сообща делали. Ботовские здесь косили, а прорвинские ели ботовскую пшеницу. Но захотели все деревни жить самостоятельно и отделились от Ботова. Теперь у нас нет покоса, но и прорвинские голодуют. Это место как провальное. Поэтому и назвали Прорва. Здесь эти болота за последние годы пересохли, а раньше-то, бывало, и не подъехать к этой Прорве ни с какой стороны. А когда мы здесь косили, так нас комары живьём заедали. А они болотные, жёлтые, ух и злые !!! А косили всегда по пояс в воде».
Мы подъехали к Прорве. Издали она уже показывала свой невзрачный вид. Несколько почерневших покосившихся изб разбросанных в разных сторонах. Нет ни определений улиц, ни переулка. Так как-то рассыпаны. Наводит какое-то унылое настроение и тяжёлое впечатление. После Прорвы как поехали – сначала все были степи, а потом какие-то болота, что мы чуть не увязли. Я замучалась, ноги все натерла. Доехали до Ивани. Потом уже приехали в Ботов. Кругом лес.
Деревня длиннее Ермиловки, дворов здесь больше сотни. А в Ермиловке пятьдесят, что ли, один дом есть двухэтажный. Подъехали к конторе и сельсовету, там в одном доме вместе. Взошли. Не знают, куда нас помещать. Нет ни председателя сельсовета, ни председателя колхоза. Сидели, сидели. Мама начала с Козловым говорить по телефону. Он же еще, сволочь, недоволен мамой, что поздно приехали. К вечеру нашли квартиру. Рядом с сельсоветом. У меня ноги подламываются – устали. Просто одну икру стянуло в кучу – и встать невозможно. Перетаскали кое-как вещи с телеги. Есть охота. Весь день ведь не ели. Мама дорогой мечтала, чтобы покормили нас по приезду. Да не очень-то здесь раскладутся. Хозяйка наша сама не из богатых: детей двух недавно в детдом отдала. Пришлось развязывать мешки и чистить свою картошку. А ноги мои ломит! Не могу встать на них. Постелились на полу спать. У хозяйки есть девочка трех лет да тетка глухонемая. Та только руками показывает, а так разговор ничего не густ. Они не спят на кроватях, потому что съедают клопы. Я думала, буду спать как убитая, но всю ночь не спали: заели вши и клопы. Ну что ж, встаем утром, а хлеба у нас нет. Ходила мама в контору к председателю – дали два килограмма муки. О хозяйке узнали довольно неприятные слухи, через которые нет радости и жить у ней. Мама ищет квартиры. Нет подходящих. Мы захотели жить отдельно. В этом же доме есть отдельная комната с печкой и отдельным ходом, но в настоящее время там живут пастухи. Моя поездка на Родину откладывается.
Расшифровка дневника и подготовка к публикации: Анастасия Королева
Ваш комментарий будет первым